Язык булгаро-татарских эпитафий и "Кысса-и Йусуф"

Х.Р. Курбатов
(г.Казань)

При исследовании языка поэмы "Кысса-и Йусуф" (1212-1233 гг.) Кул-Гали я пользовался текстом издания 1849 г., для уточнения некоторых строчек сверял его с изданием других лет (впервые поэма опубликована в 1839 г. в Казани по подготовленному критическому тексту поэтом и ученым-филологом Утыз Имяни ¹). Оказалось, что все дореволюционные издания идентичны. Обратился также и к рукописям, среди которых ритмо-мелодически более стройным /двенадцатисложник с цезурой после четвертого и восьмого слогов/ является список из деревни Суык-Су.

Что касается текстов булгаро-татарских эпитафий этого периода они имеются в книгах Гаруна В. Юсупова ² и Фарита С. Хакимзянова ³. Оба автора делят эпитафии на два стиля. Слово "стиль" у них означает не тексто-речевую особенность, а величину и форму камней.

По своеобразию тюрко-язычной части эпитафии делятся на такие типы: "й"-язык и "җ" -язык; "р"-язык и "з"-язык. Тип "й"-языка — или дань общему тюркскому литературному языку того времени (который свойственен огромной территории от Хорезма до Урало-Поволжья), или это отражение наречия огузско-мишарского племени Поволжья. "Җ"-язык — несомненно атрибут говора кыпчакских племен, который характерен и поныне для казанского наречия. Тип "р"-языка сопутствует "җ"-языку, а тип "з"-языка сопутствует "й"-языку.

"Й"-язык эпитафий соответствует языку поэмы "Кысса-и Йусуф". Главные фонетические, грамматические и лексические особенности этого вкратце следующие.

Повелительное наклонение мн.ч. 2-го л. глагола во многих случаях имеет аффикс -ғыл, -гел, -қыл, -кел: Зөләйха әйдер: "Бу уғланны зинданлағыл, Тәһдид қылғыл, қурқытғыл, үгетләгел... Повелительное наклонение мн. ч. 2-го л. оканчивается также и на -ң: Бәндин үзгә һич кемсәне бақмаң имди. Повелительное наклонение 3-го л. ед. ч. — в форме -сун, -сүн: Әдәпсезлек қыйлмасун... Глагольное имя — в форме -мақ, -мәк: Қурықмакдыйн қолллыққа разый улды. Эта форма со словом "кирәк" выражает функцию супина: Сурар ирсә, җаvап вирмәк кәрәк. Соответствует супину в поэме и форма -маға, -мәгә : Аны сәңа алдырмаға vәғдә қыйлдум. В поэме есть случай, когда форма -мыш, -меш выполняет функцию деепричастия: Қамчасына ут туташмыш улды. Однако этот формант чаще всего выражает причастие: Күңләкендә һич йыртылмыш йир булмады. Наблюдается причастие в сокращенной (т.е. огузской) форме -ан, -ән: Йүзин күрән кеше хәйран қалыр имди. Форма -ар, -әр выражает настоящее время: Тамырын тотуп рәнҗен сурар имди. Настоящее время в поэме выражено и формой -алым, -әлем: Буны кол дип бонларға саталым. В роли прошедшего конкретного времени выступают формы -дағы, -дәге, -тағы, -тәге, -дықың, -декең: Сән йалан дөш күрдекең, Атамыза ул дөшне йураттығың. В этом же значении употребляется и форма -ты, -те, -ды, -де: Мәғәббирләр буңа тә'vил қыйлумады. Давнопрошедшее время выражается формой -дым иде, -дем иде: Әvvәл сәне бән сатып алдым иде. Форма -дачы, -дәче означает будущее время: Дәvләт, мөлкәт изәсе булдачысән. Контекстуально-будущее время выражается и формой настоящего времени -а, -ә: ... мән сәне нәғрә орам һәйбәт илә. В поэме условное наклонение выражается то формой -р ирсә, то формой -рса, -рсә: Күк йөзендә йолдызлар күрер ирсә; Нәчә бәһа теләрсә вирең имди. Употребляется в значении наст.-буд. времени 1-го л. ед. ч. форма -ай, -вән: Ғәдел иркән, бән золымлы улмайвән. В качестве настояще-продолжительного времени встречается форма -ардый, -әрди (видимо, это является отражением неполного произношения формы -ар иде, -әр иде): Күрер, суда бер ғәvрәт тун йуардый. В функции мн. ч. глагола употребляется форма -лаш, -ләш с последующим окончанием -лар, -ләр или без него: Ул хатунлар Зөләйханы хурлаштыйлар; Қараvышлар [... ] ғәҗәп-ләшде. Как показатель предикативности с именем существительным употребляется аффикс -дыр, -дер: Қолымызның үч дүрли ғәйбе вардыр: Уғрыдыр, йалғанчыдыр, қачқучыдыр.

Формы падежа существительных — чаще всего огузские: Ул қордый Йағқубә кәлтүрдиләр. Употребляются формы падежа и кьшчакские: Җәһәт қыйлуп, қандалыйғун белүмәде.

Послелог "илә" и аффикс -ла, -лә свойственны языкам огузской группы тюркских языков, а "берлә", "берлән", "билә" — кыпчакской группе. В поэме употребляются те и другие аффиксы: Әдәп берлә сәлам виреп...; ... эши ихсан илә эшләр имди; Йалан дөшлә кәндүзени сәүдердекең ... Аффикс принадлежности в 1-м л. мн. ч. — -мыз, мез, во 2-м л. мн. ч. — -ңыз, -ңез: Җөмләмез берәр уқ аттық иде. В качестве сочинительного союза чаще всего выступает "һәм". Есть случаи употребления "vә", но в соседстве "ләкин": vә ләкин бәһаң йитерә белмәм. Союз "һәм" встречается и в постпозиции (как в старо- и новоузбекском языке), и препозиции (как в современном татарском литературном языке): Қызыл алтыннан йығачлар һәм декелсен. В постпозиции, как видно из отрывка, "һәм" соответствует постпозиционному союзу современного татарского (чаще всего — разговорного) языка "да, дә, та, тә". Но в большинстве случаев "һәм" в поэме занимает препозицию — как в современном татарском языке: Атасы әйдер: "Мән аны күрсәм иде һәм аның кандалығын белсәм иде".

Для поэмы характерны конструкции аналитического построения при помощи "кем", "қачан кем": Сезләр кем, атаңызый ағлатмышсыз"; Қачан кем Мисыра Йосыф кәлде ирсә...

Есть случаи постановки слова "ди" "говорит" в начале фразы (в современном языке это слово становится после чужой речи): Дидем иде: "Бәним бу ун қәрдәшләрем..." Однако это слово в поэме занимает и постпозицию: Қәрдәшләрем қачан қана дидем имди.

Для лексики "Кысса-и Йусуф" характерно употребление арабско-персидских слов в умеренном количестве. Основная лексика в поэме — и огузская, и кыпчакская, и общая для той и другой группы языков. Имеются в поэме такие словосочетания и фразеологизмы, которые дошли до сегодняшнего дня почти в неизменном виде: "үрә дорды", "қалды хәйран", "хәбәр вирде", "мәхрүм қалды", "дуғар күн, тулан ай", "бәғре йанды", "тәvбә қыйлды", "әдәп сақлаң", "күзләрендин гәvәр кеби йәшләр ақды","йалғыз қалды", "ике күзе күрмәз улды", "көйдерер хәсрәт уты", "сабах йиле", "рөхсәт вирде", "аны күреп шөкер қыйлды" и т.д.

В общем, язык поэмы не очень далек от современного татарского литературного языка, -тем более, современный наш язык — не чисто кыпчакский, а смешанно огузско-кыпчакский.

Самое характерное в поэме по части фонетики — "й"-окание (однако это не касается заимствований из арабского языка, в которых "җ" сохраняется): Йосыфның биленә йеп тақтыйлар; Йите симез сығыр күрдем.

Как было сказано выше, язык булгаро-татарских эпитафий подразделяется на два отчетливых основных типа — "й"-окающий тип и "җ"-окающий тип несмотря на то, что даты нанесения обоих типов надписей относятся к одному и тому же периоду — ХIII-ХIV векам. Как известно, "й"-окающий тип языка — огузский, а "җ"-окающий тип — кыпчакский. В этом отношении нужно сказать, что мишарский диалект татарского языка очень близок к огузской группе тюркских языков /например, отсутствие в этом диалекте увулярных "қ", "ғ", употребление в начале слога губно-зубного вместо губно-губного круглощелевого сонанта "v" / по международной латинской транскрипции "w"/ и также в начале слога наличие звонкого согласного вместо глухого согласного в некоторых словах литературного произношения/.

В поэме вопросительный аффикс -му, -мү вместо современного -мы, -ме: Зөләйха әйдыр: "Йә, Йосыф, инандыңму?" Вместо современного"йоқы" в поэме -"уйқы": Уйқум кәлсә, йастуқ изрә йатқырур ирде. Вместо "ағач" — в поэме "йығач": Ул йығачлар үзрә қош қундырсун. На месте современного "й" или "с" нередко выступает в поэме "з": Қичкән эш кирү кәлмәз. Сохраняется в начале или конце слога древняя форма "ғ", "г": Уғланнар дирнәштеләр; Ғақылым тулуғ, делем датлуғ имди. Характерно для поэмы употребление широкого "ә" вместо узкого "и" (в первом слоге слова): Берәр пәрәнҗ, берәр бычақ кәлтүрдиләр. Вместо современного "й" в некоторых словах употребляется губно-губной круглощелевой "v" или губно-губной (не губно-зубной) фрикативный "в": Мисыр әһле боны ишетеп сәvендиләр; Йосыф нәби бер хәлvәт өвә керди. Фонетический облик некоторых слов своеобразен: "күңләк" (вместо совр. "күлмәк"), "нитә" (вм. "нигә"), "устад" (вм. "оста").

Фонетические, морфологические и синтаксические особенности "Kысса-и Йусуф" полностью совпадают "й"-языком булгаро-татарских эпитафий: Тарих йете йүз йегерме түртдә (эпитафия 1323 г.); Тарих йети йүз элиг түртдә (1353 г.); Тарих йети йүз қырық бишдә рәҗәп айыныйң үченчи күне ирде (1345 г.), — в этих отрывках из булгаро-татарской части текстов эпитафий — "й"-окание (часть текстов на арабском языке одинакова в обоих языковых типах эпитафий). Фани дөнйадан бақый ахирәтә рихләт тондый (1299 г.); Бақый ахирәтә баттый (1357 г.), — в этих выражениях из эпитафий — огузская форма исходно-направительного падежа. Есть случай употребления и древнеуйгурской формы этого падежа: Фани дөнйадин (1399 г.). Имеются огузско-кыпчакские формы таких слов, как "бирлә", "сәvендүрсүн": Тәңри рәһмәти сәvендүрсүн (1328 г.). Имеются письменные формы сложных предложений при помощи союзных слов кем //ким: Рәхмәт ул му'мингә, кем бер фатиха, үч иһлас сүрәсин уқыйса (1333 г.)- А вот в этом отрывке — сочинительный союз "һәм" в препозиции (как это в современном татарском литературном языке): Ғалимләркә тәрбиә қыйлқан һәм аларны сәvгән... (1314 г.). Камни с надписями подобного рода, само собою разумеется, не могли быть привезены из каких-либо южных регионов, например, из Туркменистана или Узбекистана. Они — принадлежность нашего региона ⁴. Язык их один и тот же, что и язык "Кысса и Йусуф".

Разумеется, произведения отдельных писателей, например, Ахмеда Ясави (?— 1166) и Сулеймана Бакыргани (?—1186) — живших и творивших на Юге, были широко известны во всем мире, это способствовало распространению общетюркского (преимущественно караханидско-тюркского) письменного литературного языка и в наших краях — в регионе Волго-Камья.

Отдельные филологи-тюркологи, в том числе и туркменские литературоведы, считают, что "Кысса-и Йусуф" Кул-Гали — южного происхождения.

Однако не только широкое распространение списков этой поэмы именно среди татар (среди казанских татар, среди татар-типтярей, среди татар мишарей) ⁵, но и идентичность языка ее с '^"-языком булгаро-татарских эпитафий, а также отсутствие в ней и в татарском литературном языке вообще таких грамматических элементов, характерных для туркменского языка, как -айар, -әйәр (форма наст, вр. глагола) и пр., не оставляет место сомнению о принадлежности поэта Кул-Гали и его "Кысса-и Йусуф" поволжским тюркам — булгаро-татарам.

Этот письменно-литературный язык был в употреблении у татар до половины десятилетия XX века — язык произведений Г. Тукая, Г. Ибрагимова, например, тому свидетельство.

Демократизация литературного языка, т.е. победа местного языка — "җ"-языка, приобретение его статуса литературного языка, начиная с драматургических произведений Галиасгара Камала, стихов и поэм Г.Тукая, художественной прозы Г.Ибрагимова.

1. См. об этом: Мөхәммәтов X. "Йосыф vә Зөләйха" поэмасы // Борынгы татар әдәбияты. -Казан: Тат. кит. нәшр., 1963. — 70-72 б.

2. Юсупов Г.В. Введение в булгаро-татарскую эпиграфику. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — 165-таблицы и тексты 166 с.

3. Хакимзянов Ф.С. Язык эпитафий волжских булгар. — М.: Наука, 1978. — 206 с; Он же. Эпиграфические памятники Волжской Булгарии и их язык. — М.: Наука, 1987. — 192 с.

4. Что касается "җ"-языка /и атрибута его "р" вместо "з"/ — это уже отражение местного разговорного языка, — такого рода в языковом отношении булгаро-татарские эпитафии имеются в одном и том же периоде и на поволжско-татарской земле.

5. Об исключительном распространении этой поэмы именно в регионе Поволжья см.: Фасеев Ф.С. Кол Галинең "Кыссаи Юсеф" поэмасы //Татар теле һәм әдәбияты. — Казан: ИЯЛИ, 1976. — 167 б.; Хисамов Н. Бөек язмышлы әсәр. — Казан: Тат. кит. нәшр., 1984. — 21 — 26 б.; см. также статьи в юбилейном сборнике: Поэт-гуманист Кул-Гали /Редколл.: Н.Г. Юзеев, Н.Ш. Хисамов /отв. редакторы/, Я.Г.Абдуллин, Ш.Ш.Абилов, Н.Ф.Исмагилов /составитель/. — Казань: Тат. кн. изд-во, 1987. — 264 с. с илл.

"Языки, духовная культура и история тюрков : традиции и соврменность". Труды международной конференции в 3-х томах. Казань, 1992 год. Том 1
Москва, издательство "Инсан", 1997г